4 месяца, 3 недели и 2 дня (2007)
(4 luni, 3 saptamani si 2 zile)

СЮЖЕТ
В основе сценария — личный опыт того типа, которым люди обычно не делятся с другими. С теми, кто вступал в контакт с моим сюжетом, происходило нечто неожиданное: услышав его изложение, они делились с нами аналогичной историей, которую знали лично. Вдруг оказалось, что всем есть что рассказать на эту тему. Я был поражен, обнаружив, как распространены подобные истории. Беседуя с людьми, я узнал самые ужасные из таких историй. Я не использовал их в фильме, — я просто излагал историю, которую знал лучше всего, — но они помогли мне понять, как широко было распространено это явление.
СЦЕНАРИЙ
Первый вариант я написал в июле прошлого года. Он был намного длиннее окончательной версии: в нем было около 160 страниц и более детально описывалось утро девушек в студенческом общежитии. В него также был включен визит отца Габицэ — единственная сцена, которая была снята, но выброшена при монтаже. Я решил пожертвовать хорошей сценой (с многочисленными намеками на то, как на решение персонажей повлияло семейное воспитание) — ради стройности повествования. Тем временем Отилия властно навязала мне себя в качестве главной героини. Я продолжал переписывать сценарий во время съемок, особенно диалоги, но не только их. Я всегда переписываю сцену, после того как увидел место съемок и прочитал диалог вместе с актерами. И как обычно при работе над сценарием, я успокоился, как только съемки подошли к финалу.
ИСТОРИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ
В 1966 году в Румынии был принят закон, запрещающий аборты. Результат стал виден сразу же: к 1970 году родилось четыре огромных поколения, в несколько раз больше, чем поколения, родившиеся до 1966 года. Количество детей в классах выросло с 28 до 36. Количество классов в школах выросло с 2-3 до 9-10. Когда я поступил в школу, в нашем классе было семь Кристьянов — для такого количества детей не хватало даже имен. В скором времени женщины начали делать аборты подпольно. К концу коммунистического периода, как утверждают источники, из-за этого умерло в общей сложности более 500 тысяч женщин. В этом контексте аборт потерял всякий моральный подтекст и воспринимался как акт неповиновения и сопротивления режиму. После 1989 года одним из первых мер, предпринятых в свободной стране, была легализация абортов. Ее следствием стал почти миллион абортов в год — намного больше, чем в любом другом европейском государстве. Даже сегодня аборт по-прежнему используется как метод контрацепции — ежегодно регистрируется более 300 тысяч случаев.
ПОДБОР АКТЕРОВ
Когда я писал сценарий, я думал только об одном актере — Владе Иванове, который играет господина Бебе. Я снимал его в рекламе годом раньше и был поражен его силой и точностью. Во время кастинга я решил проверить свой выбор, смотрел других актеров на эту роль, но убедился, что был прав. Во время съемок он был способен произнести до 10 страниц диалога, не пропустив ни слова, и именно с той интонацией, паузами и жестами, которые мы обговорили заранее.
Исполнительницу роли Габицэ Лаурой Василиу я хотел снять в своем первом фильме "Запад". Но тогда она носила скобки для выравнивания зубов и отказалась снять их для съемок. Потом она работала у меня в нескольких рекламных роликах, и я увидел, что она способна производить много эмоций. В начале кастинга я сомневался, потому что она была недостаточно молода для роли, но она была настолько убедительна в том, что делала, что заставила меня взять ее на роль.
За неделю до начала съемок у меня еще не было исполнительницы главной роли. Выбор был исчерпан: я отсмотрел всех румынских актрис в возрасте от 18 до 28 лет, но так и не нашел свою героиню. Я решил вызвать из Лондона Анамарию Маринку. Получив премию Британской академии кино и телевидения за свой первый фильм, она переехала в Англию. Для нашего скромного бюджета было довольно эксцентричным поступком оплатить дорогой билет на самолет всего лишь для сессии кастинга, но я решил, что попытаться стоит. Мы встретились поздно вечером, как только она приехала из аэропорта, и я был разочарован: как человек Анамария не была моей героиней. На следующий день мы вместе читали сценарий: перемена была удивительной — ее устами говорила моя героиня, которая словно вселилась в актрису. Она была великолепна: весь фильм держится на ней.
АКТЕРСКАЯ ИГРА
Я настаиваю, чтобы актеры знали текст наизусть до мельчайших деталей. Я даю им возможность обсуждать диалог, когда мы репетируем. Я разыгрываю роли для них. Если я не могу произнести фразу убедительно, я ее выкидываю, — это значит, что с фразой что-то не так. Как только они выучили текст, я начинаю работать над их произношением, чтобы диалог звучал максимально возможно как небрежно произнесенный. Звукооператоры ненавидят меня. Я предпочитаю, чтобы актеры говорили шепотом, если это помогает им произнести текст более естественно, чем чтобы они говорили громким голосом, который легко записать. Если я чем-то совершенно удовлетворен в моем фильме, то это игра актеров. Мнение, высказанное после первого неофициального показа фильма, было для меня лучшим комплиментом: кто-то сказал, что если слушать героев фильма из другой комнаты, они звучат, как люди, разговаривающие в любительских видеосъемках.
МЕСТО СЪЕМОК
Я снимаю только на натуре, мне не нравится павильон. Мне нравится, когда задний план тоже рассказывает свою историю. Мне так нравится натура, что я стараюсь показать всё. Большинство планов в фильме показывают место действия на 180, 270 и даже 360 градусов. Если вы бывали на съемочной площадке, то поймете, как это сложно. Ведь там обязательно есть электрогенератор, осветительная аппаратура, масса проводов, помощники режиссера и так далее. Когда решаешь описать камерой полный круг, десятки людей должны бежать позади камеры во время съемки и делать это бесшумно. Иногда это выглядит комично.
Поскольку мы решили снимать почти все сцены одним планом, у нас были сцены, где камера следовала за актером более ста метров, начиная на улице и в конце входя вслед за ним в квартиру. Это ужасно сложно, но эффект такой естественный — оно того стоило.
РЕКВИЗИТ
Я снимал фильм о своих героях и их истории, а не об историческом периоде. Я хотел, чтобы исторический период был всего лишь контекстом, а не темой фильма. Я старался уважать и воссоздавать реалии максимально точно, но не выталкивать на первый план стереотипы и ориентиры поздней коммунистической эпохи. Предметы этого периода присутствуют в фильме: автобус, местная румынская машина, которую сравнивали с утюгом, мусорные ведра, стены, покрытые книгами. Отражены и обычаи эпохи: пачка "Кента" была намного важнее денег, которые вы за нее заплатили, и без нее нельзя было решить ни одну проблему.
СЪЕМКИ ИСТОРИЧЕСКОГО ФИЛЬМА
1980-е уже стали историей. С тех пор кардинальным образом изменились города. В Бухаресте стало в семь раз больше машин. Город полон яркой рекламы. В большинстве домов установлены кондиционеры, тарелки спутникового телевидения, металлические оконные рамы и т. п. В конце 1980-х на улицах уже не было света, единственный канал телевидения показывал всего два часа телепрограмм в день, было очень мало бензина, царила очень мрачная и серая общая атмосфера. Это объясняет колорит фильма.
ЭСТЕТИКА ФИЛЬМА
Перед съемками я обсуждал с Олегом Муту, своим партнером и оператором, какой стиль лучше всего подходит к этой истории. Мы решили сделать всё максимально неярким и отбросить по возможности всё, что могло бы показаться поставленным или стереотипным. Мы не использовали штатив, но не использовали и стэди-кам. Мы не использовали операторские тележки и краны. Мы решили снимать каждую сцену одним планом и позволить актерам использовать пространство за камерой. Мы не наклоняли камеру, чтобы увидеть лицо актера — многие реплики звучат за кадром или лиц актеров при этом нет в кадре. Мы сделали принципом снимать людей со спины. Мало-помалу мы отбросили все, что можно было бы счесть слишком сделанным, слишком поставленным, включая красивый снегопад в последнем кадре. Мы старились сосредоточить внимание на передаче чувств и правды.

Интервью с Кристьяном Мунжиу

Молодые румынские режиссеры делают очень реалистичные, снятые в несвойственной современному европейскому кинематографу манере фильмы. Как Вы думаете, с чем это связано?
Не сочтите меня чересчур самоуверенным, но, думаю, речь идет о румынской «новой волне». Мы принадлежим к одному поколению, у нас общие взгляды на кинематограф, и, что немаловажно, мы все примерно в одно время получили международное признание. Кстати, сейчас вот-вот дебютируют еще несколько наших коллег, так что есть шанс, что со временем мы из артхауса перерастем в мейнстрим. Впрочем, несмотря на реализм, присутствующий во всех наших работах, я не назвал бы их похожими. Мы не вырабатывали каких-то единых правил, не писали манифестов вроде «Догмы». Каждый из нас снимает свое кино: Кристи Пуи любит смешивать реализм с волшебством, а Корнелиу Порумбою не скрывает, что на него оказывает сильнейшее влияние молдавская литература с ее очень специфическим юмором. Поэтому единственное, что нас действительно объединяет, — это желание рассказать историю, причем сделать это по возможности просто и прямо. Наша сила — в ярких историях.

Откуда Вы их берете?
Из собственного опыта. Самым сильным впечатлением в нашей жизни были эпоха Чаушеску и революция. Мы испытали настоящее потрясение, и потребовались годы, чтобы его осмыслить. Сейчас мы уже достаточно взрослые и мудрые люди, чтобы спокойно и внятно рассказать о своих воспоминаниях зрителям. И, поверьте, недостатка в сюжетах мы не испытываем. Кстати, к эпохе Чаушеску тянутся и истоки нашей страстной любви к кино. Когда мы были маленькими, каждый хороший фильм, особенно иностранный, ценился на вес золота. Мы передавали друг другу кассеты, так же как самиздатовские книжки: «Мой дядя дал мне на одну ночь такой-то фильм, приходи». А после революции все были на подъеме, каждый хотел совершить что-то важное, нужное, может быть, даже великое. Причем дело было не только в желании — у нас впервые за десятилетия появилась такая возможность. В результате одни принялись зарабатывать миллионы, а я и мои друзья выбрали кино. Кто-то же должен рассказывать людям правду.

Амбициозная задача.
Не то чтобы мы ее декларировали. Просто в нашей юности было столько идеологии и вранья, что мы инстинктивно стараемся быть предельно честными и объективными. Даже не для зрителей — для себя: мы росли в придуманном мире и сейчас мучительно пытаемся понять, кто же мы такие на самом деле. Мы и раньше хотели во всем разобраться, но для начала надо было выделиться из толпы. Ведь все тогда ходили в одинаковых рубашках и ботинках, ездили на одинаковых машинах, проводили отпуск на похожих дачах. В этой ситуации даже белая рубашка вместо положенной по школьным правилам голубой считалась признаком свободы. В своих фильмах мы ничего не скрываем: если надо показать последствия аборта, я их показываю. Я не хотел никого шокировать и сожалею, что на премьере в Каннах комуто стало дурно. Но, на мой взгляд, быть честным и одновременно думать о комфорте зрителей нельзя. Мы ни к чему не призываем. Нет ничего хуже героя, который поворачивается к зрителю и прямым текстом высказывает то, что накопилось в душе у режиссера. Сразу после революции предыдущее поколение румынских режиссеров бросилось снимать разоблачительные, злые филиппики. Их никто не смотрел. Зрителям неинтересна политика, зрителям нужны рассказы о них самих. Поэтому мы не снимаем исторические хроники о падении режима Чаушеску, мы снимаем очень личное, интимное кино об обычных людях. Заметьте, не о героях: тема «сильная личность в экстремальных условиях» не для нас. А эпоха в наших фильмах — всего лишь фон. Хотя, не будем кривить душой, этот фон режет глаз. В начале фильма «4 месяца, 3 недели и 2 дня» есть сцена: в душе студенческого общежития ходит женщина и проверяет, кто что делает. Для развития сюжета этот эпизод никакой роли не играет, но мне хотелось показать, что давление было перманентным и тебя в любой момент могли уличить в какой-то мелочи или прижать к стене и спросить: «Поддерживаешь ли ты официальную идеологию?» В такой ситуации вляпаться в неприятную историю ничего не стоило. Банальная привычка курить гнала тебя на черный рынок, а оттуда было совсем недалеко до тюрьмы.
На днях картина «4 месяца, 3 недели и 2 дня» выходит в американский прокат. Это первый случай в Румынии?
Нет. «Смерть господина Лазареску» и еще несколько других наших фильмов уже показывались в Америке. И мы очень гордимся этим фактом, потому что, во-первых, пробиться в кинотеатры США практически невозможно, а во-вторых, американские картины составляют девяносто процентов румынского проката. Так что теперь мы платим Голливуду той же монетой. Впрочем, ничего подобного не случилось бы, если бы не Каннский фестиваль, который делает фильм настолько знаменитым, что даже зритель из-за океана начинает интересоваться: «Что это они такое наснимали?» Если бы премьеры наших фильмов проходили в Румынии, мы ни за что не попали бы в Штаты.

Где Вы находите деньги на кино?
Не так давно у нас приняли новый закон о кинематографе. Да, его разрабатывали люди, которые куда ближе к телевидению, чем к кино, но тем не менее сейчас Румыния может финансировать 10 фильмов в год. Те же самые люди способствовали тому, что телевидение тоже стало вкладывать деньги в кинопроизводство. И наконец у нас заработал давно принятый, но до сих пор бесполезный закон о том, что часть налога, который берется с дистрибьюторов, может быть передана режиссеру, если его предыдущий фильм был успешен в прокате. Все это позволяет собрать деньги на фильм. Небольшие, но ведь мы и не привыкли шиковать.

Как Вы работаете с актерами?
К моменту начала съемок сценарий уже готов, поэтому я просто проговариваю с актерами текст, чтобы проверить, способны ли они произнести то, что я написал на бумаге. Затем я подгоняю реплики под особенности речи каждого актера и заставляю артистов выучить текст так, чтобы от зубов отскакивало. Никакой импровизации на площадке я не допускаю. Когда ты снимаешь 10-минутный план, актер не имеет права задуматься над тем, что хочет сказать в следующую минуту. Полсекунды паузы убьют всю сцену.

Вы уже научились взаимодействовать с критиками?
Я их прекрасно понимаю, потому что несколько лет назад сам стоял по ту сторону стола для пресс-конференций. В 1989 году я начал работать в ежемесячной газете, а на следующий день после революции мы решили выходить каждый день. Так что все проблемы журналистов мне знакомы, и я очень уважаю этих людей. Если, конечно, они не задают мне вопрос: «Что бы вы сказали Вонгу Кар Ваю, если бы с ним встретились?» Что я могу на это ответить? «Передайте мне, пожалуйста, соль». Другой вопрос, что в Румынии выросло поколение современных режиссеров, а вот критиков, способных адекватно оценить наши работы, еще нет. Из журналистов старой закалки на международные фестивали никто не ездит, поэтому, как правило, все их статьи сводятся к негодованию по поводу того, что наши картины создают негативный имидж Румынии в мире. А из молодежи мало кто идет в критику, потому что киноиндустрия у нас развита слабо и человеку, пишущему о кино, как правило, нечего есть. Нам-то хорошо, мы занимаемся продюсированием. А самым талантливым журналистам, чтобы прожить, приходится уходить в рекламу.

Сергей Грацианский, «Новое время» №21, 2.07.2007