Мы немного изменили элементы на странице с фильмом таким образом, чтобы кинолюбителям было максимально удобно найти всю необходимую информацию о фильме, посмотреть его онлайн, скачать или использовать другой многочисленный функционал нашего сайта. Основное нововведение - плеер для онлайн просмотра расположен вверху страницы.
Теперь возможности меню "Избранное" пополнились новым разделом "Интересы", который открывает новые широкие уникальные возможности и непременно порадует любого киномана.
Когда решила ты во всём заботливо признаться, я не сломался, ибо ждал когда-то этих слов. Но дни мои сурка плывут, и вот скажу я вкратце: нет, ни черта я к факту оказался не готов.
Потом-то я вздохнул сквозь пепел горькой сигареты и понял, в промежутке, что я только потерял. Что остываю я, когда другой, тобой согретый, мою зеленоглазую ведёт на светский бал.
Моей ты, наконец, бежав неприменимой оды, вздохнула с ним, настало это "всё как у людей". Благословляю, что же, вас. А и. о. Квазимоды горбатую строку волочь до распоследних дней.
Во сне (во сне ли?) вижу силуэт один я. Кто Вы? Сжимает пустоту вновь поднесённая рука. Наверное, как Эфраим тот, я, всегда "готовый", всё говорю с самим собой во чреве маяка.
Узрит, быть может, кто-то сквозь стекло противогаза в пустыне ядерной когда-нибудь мои стихи. Два огонька в окне на здании ночном погасли. Всегда горели. И погасли. И часы тихи.
Преемник, будь достоин, не как жалкие уроды. Ей даровать земное осязаемо смоги. Смотри. А мне "кашне" то. Писк последний Квазимоды. Последний, безобразный. Всё, мои вы дороги...
Немного паранойи. На дворе нулевая температура начала марта. И постфактум, в наш век постиронии задумываешься вот о чём... А под невинно-простейшим комплиментом незнакомки, навстречу шедшей: "Какие у Вас красивые варежки!" не подразумевалось ли: "Чего ж ты, олух, в варежках-то в тёплую погоду?" Мне бы взглянуть на её самой руки. Тем более, что она, кажется, добавить что-то собиралась. Но вместо этого я, выведенный из привычно задумчивого состояния этими её словами, машинально бросил взгляд на свои варежки, буркнул сухое "спасибо" и ускорил шаг. И варежки, варежки-то у меня самые обыкновенные, однотонные, чёрные. Что же в них, право, красивого обнаружить-то возможно? Или, как говорится, "занавески синие", и автору этих строк специалисту, скажем, показаться следует? Всё-таки странно всё это... Почему мне в мороз таких комплиментов не делали? Сейчас ещё градус повысится, сниму я эти свои "красивые" варежки к едрене фене, сделают ли комплимент рукам моим? Жду. В конце концов, у меня есть ещё шапка, куртка, джинсы, ботинки. А ещё у меня есть физиономия. Опять задумчивая. М-да. И бреду я дальше "на автомате". Впрочем... Ладно, забудь. Чего только не взбредёт в беспокойную голову лирика. Так ведь...
когда лежачий оказался больше просвета куда не могли коты и ты в оратории приорщика севшего на горбыль фараона наконец разбираю отдельное не по госту или не по гостю разобрал забор ёлочкой смех много-много эмодзи радости на нём твоих в те времена былые
у постаревших жильцов в этом постаревшем доме просыхают стаканы только чтобы приложить их к стенам и послушать что там у соседа так и стоят они слушают друг друга
ничего издавна не происходит в личной жизни и они рады что слышат по соседству тишину что не одиноки в одиночестве и не рады ей хотели бы подслушать тайну
недавно я оживился услышав чей-то стон тонкий голосок а потом понял что в мой стакан попал комар
лишь у меня в постаревшем доме с постаревшими жильцами звучит речь звучат мои слова в вазе
в вазе с той стороны не было живых давно подаренных цветов
приходи приходите поговорить с моим попугаем он говорит фразы которым я обучил его когда был моложе и к чему-то стремился и был добрее и умел любить и умел писать и не становился свиньёй от северного сияния
— Анюта. — Арт... емий. — Как насчёт хорошо провести время, красавчик? — Не люблю хорошо проводить время. — То есть? — Когда хорошее время началось, и чем дальше оно идёт, я начинаю впадать в грусть от того, что оно скоро закончится. Это как бы мешает насладиться. А когда всё кончилось, тебе становится хуже, чем было до. Словно... вернуться в темницу, с которой свыкся, после глотка свободы. И ты думаешь, что лучше бы его вообще не было. Времени этого хорошего... — Ты дурак? — Я дурак. — Да пошёл ты!
Но пошла почему-то она. Сзади — не хуже. А я остался сидеть на барном. Один. С дешёвым пойлом, с дырой в носке. С дырой в груди. Как дурак.
Тучный Чарли спросил себя: Зачем я сейчас подпрыгнул на этих досках гнилых старого дома своего? Неужели, устав, как утка, переваливаться со ступеньки на ступеньку, я на первый этаж быстрее хотел? К Мистеру Фризи. Фризззи. Ох, Чарли, Чарли, дошёл ты до ручки... Чарли Лонгу заголовки представились: "Биг Чарли изобретает моментальный лифт!" "Гениальная логистика Чарлинатора!" "Триумфальный провал Чарли!" А горький или сладкий вкус славы этой? Я могила, или сарафанное радио? Тучный Чарли этого не мог решить. Но зачем-то он огляделся по сторонам в своём доме- склепе, где никого со времён Холодной войны не было. И подпрыгнул сильнее.
Пластика, особая гибкость этих берёзовых женщин в самых еле уловимых мановениях. Чалмы их банные некрепкие развеваются мазком по небу синему. Бог мой подшутил над дорогой лежащей, хлопнув её по тому. И приподнялась, растянув "а" в "балда" берёзовых, пошедших легко по равнине мимо меня, пошедшего тяжело в гору. Надеюсь.
Дикая яблоня в трясучке от мальцов-обезьянок в ветвях её шлёпает землю зрелыми наливами, что "Рода мужского" чудное напоминание. И слагатель утолённый не пробухтит про крикливых мальцов, к яблочку нагнётся, вопьётся. Во пьётся... Плодовые грезят новогодними красавицами, но не могут выдавить шары задарма вовремя.
Какие прекрасные новости в самое последнее время - одна краше другой. Мордорские катапульты и баллисты полыхают в разных местах, дракону перебили крыло, орки - любители классической валькириевской музыки - отправились наконец-то уже в свой обетованный ад(надо полагать - ритуальное самоубийство, не иначе ). С Праздником!!!
- Паниковского бьют! - закричал Балаганов. - Уже? -- деловито спросил Бендер. -- Что-то очень быстро. - Паниковского бьют! -- с отчаянием повторил рыжий Шура. - Давно бьют? - Минут пять. - Так бы сразу и сказали. Вот вздорный старик!
Прикинь, друг Артурыч, а если к тебе сзади притянется какой-нибудь намагниченный трансвестит или трансгендер... Во делов-то будет. Надоть поосторожней с желаниями, а то один раз... и... уже никуда торопиться не нужно.
- Паниковского бьют! - закричал Балаганов. - Уже? -- деловито спросил Бендер. -- Что-то очень быстро. - Паниковского бьют! -- с отчаянием повторил рыжий Шура. - Давно бьют? - Минут пять. - Так бы сразу и сказали. Вот вздорный старик!
Какие прекрасные новости в самое последнее время - одна краше другой. Мордорские катапульты и баллисты полыхают в разных местах, дракону перебили крыло, орки - любители классической валькириевской музыки - отправились наконец-то уже в свой обетованный ад(надо полагать - ритуальное самоубийство, не иначе ). С Праздником!!!
Вопще фиолетово. У меня Праздник через день. Независимо от внешней конъюнктуры.
Прикинь, друг Артурыч, а если к тебе сзади притянется какой-нибудь намагниченный трансвестит или трансгендер... Во делов-то будет. Надоть поосторожней с желаниями, а то один раз... и... уже никуда торопиться не нужно.
Видно, что ты в теме. Актуальная для вас теперь. Модная. Прогнулись, хе-хе, чтобы своими стать. Свеститы у вас уже не стесняются. Поощряется. И одноимённый полюс может не помочь. Флаги радужные. Бди там, вощем. А у нас нормальная страна, с традиционными ценностями.
Прикинь, друг Артурыч, а если к тебе сзади притянется какой-нибудь намагниченный трансвестит или трансгендер... Во делов-то будет. Надоть поосторожней с желаниями, а то один раз... и... уже никуда торопиться не нужно.
Видно, что ты в теме. Актуальная для вас теперь. Модная. Прогнулись, хе-хе, чтобы своими стать. Свеститы у вас уже не стесняются. Поощряется. И одноимённый полюс может не помочь. Флаги радужные. Бди там, вощем. А у нас нормальная страна, с традиционными ценностями.
Чиво-чиво... Ты это володину, нарыжкину и ботоксному расскажи и жирика ещё вспомни... ТрадицЫонныя ценностя... ну да, ну да, эти ценности сполна проявились в 40 гигах видео из ваших тюрем. Руzzке мір во всей своей инфернальной красе. Но ваще, как говорят, мацква третий гейский рим, после сан-франциско и лондона(тебе ли не знать об этом). Так что чья б корова мычала... .
- Паниковского бьют! - закричал Балаганов. - Уже? -- деловито спросил Бендер. -- Что-то очень быстро. - Паниковского бьют! -- с отчаянием повторил рыжий Шура. - Давно бьют? - Минут пять. - Так бы сразу и сказали. Вот вздорный старик!
Чиво-чиво... Ты это володину, нарыжкину и ботоксному расскажи и жирика ещё вспомни... ТрадицЫонныя ценностя... ну да, ну да, эти ценности сполна проявились в 40 гигах видео из ваших тюрем. Руzzке мір во всей своей инфернальной красе. Но ваще, как говорят, мацква третий гейский рим, после сан-франциско и лондона(тебе ли не знать об этом). Так что чья б корова мычала... .
У вас даже в армии "голубки". Открытые. Сюжет был. При потворстве высшего руководства. Легализовано, как и фашизм. На гос. уровне. Наша корова хоть мычит. А ваша сдохла. Давай.
О, долго поезд мой стоял. В окне — другой. Он тоже. Как замелькало. Lege artis нанизал Стрелец, пронзив состав до глубины. Я тронулся, похоже... с созвучных brio свитой с топи места наконец.
Всю жизнь лиловую пыльцу самозабвенно ловишь. И я ещё стоял, когда другой в окне исчез когда-то в прошлом. Тонкими руками развело лишь вдали там, в поле, пугало посеянного без.
И дверь захлопнулась моя, в Некрополисе, верно, я снова стал в себе, спиной на каменном полу. Когда отплясывали, отвалившись, там, в Инферно, в исподнем в преисподней. На веселия балу.
Твой ключ всеподходящий отворить-творить способен тяжёлую, выходит, эту дверь. И снова — Свет! И умиротворяющие так зеницы обе улыбку отражают, о, смягчают мою твердь...
Блажь отдаляемого существа от хладной Камы: пути нам сообщений сообщают. Обо всех. Там, за окном, пока мелькает, и под облаками вновь руки врозь? Они увиты-виты. Эхо эх...
Когда я на одре, с венозной синевою, воя, усталый буду, мраморною кожей отдавать останешься, светить другим. Но ты сдавать без боя себя не поспешишь? Свою такую благодать...
Как высока трава, так геноцид "жужжал" моторизованных оранжевых из ЖЭКа. И население газона больше жаль, чем, кажется, иного недочеловека.
Когда взведёт платочница опасный шнур, случается, инструментарий адский глохнет. И триммерша растерянная, вид понур. Сломался? Всё же загудело. И ты: "Ох, нет..."
Все "шишки" улетают сразу же, стремглав, для них всегда готово тёплое бунгало. На здесь привязанных букашек наплевав. "Мы — небожители! Нам это не пристало!"
А уцелели кто там, беженцы, — бегут, пересекая тротуар. К траве, похоже, их лапки семенят. Безлапой змейки жгут ползёт под хиросимами шагов прохожих.
Они есть жертвы в человеческом бою за европейские удобные ландшафты... А самокатчик не видал бурьян, бо юн. Гундёж оранжевых везде! Раздуты штаты!
Соревнование "Цветник двора", дружок, я не люблю, ухоженные эти клумбы. Вот василёк, ромашка дикая. Вьюнок к забору как прильнёт. Естественные любы.
Пусть сохранится клевер, божий одуван. Парашютисты разлетятся в белом шаре! Не надо забывать о тех, кто Там, Иван (Иван — условно), в наступательном угаре...
Попробуй от экрана встречных оторви! Ведь мы не слышим стоны их: у них нет связок. Лишь только запах свежескошенной травы, сперва приятный, разве не дурманит? Вязок.
Не стало приятеля. Я знал его около двух лет. Каждый день встречал у подъезда. Всё на том же месте. И удивлялся, что она каждый раз оставляет его именно здесь. В солнце. В дождь. В снег. Рваные раны на морде. Он попал в аварию. Потом спустили колёса. Сняли номер. Шильдик. Его звали Ромео. Альфа Ромео. Он действительно был альфой когда-то. А потом его не стало. Совсем. У подъезда. Я никогда её не видел. Джульетту его. Теперь я понимаю, почему встречал его всегда на одном месте. Она просто не приходила. Она его бросила. Увечным он оказался ей не нужен. Печальная история. Ты догадался. Все мы, потрёпанные, старые, спившиеся, потускневшие, больные, доживающие, такие вот Ромео, ждущие свою Джульетту, чтобы в один день отправиться в тихое место.
В жизни, что за этой, ожидаю разве доли, чтобы строки наконец чего-то удостоили, — оказаться гондольером маленькой гондолы, развозить часами и внимать меж пар истории.
Ведь для этого необязательно водиться. Призван я грести, здесь на законном основании. Речь не оборвётся, не уйти: вокруг водица. Вы меня не замечаете до расставания.
Рвутся рукава рубахи: мускулы от гребли. Уловил идею — и берусь её оттачивать. Выйдут так стихотворения из ваших реплик. Хорошо молчать, и это станут мне оплачивать.
В комнате, не выхожу я, отхлебнул портвейна. Доведётся развозить, быть может, мне и Бродского, в обществе Евгения Борисовича Рейна. Дни сурка плывут. Историй много будет вот с кого.
Только надобно молчать, табу на ряд фамилий: Драгомощенко, Айги, Кальпиди, Пригов, Парщиков. Рейн начнёт дрожать от злости. Суша — в полумиле. Лодка раскачается — и плакали рассказчики...
Быть бы в жизни следом гондольером, да, гондолы. От нехватки впечатлений. Снова. Разумеется. Но, скорее, буду псом, обнюхивать подолы... Ахи слушать. Молча. Хвост виляет, полумесяцем.
Пару слов по давно остывшим следам необходимо наконец сказать. Неон способен шутить. Подняв взгляд с бледного веснушчатого лица земли, когда на снегу крапинками рябины усеяно, человек видит эту вывеску: "Мир трико аж". Потому что в "трикотажа" двум буквам перегореть, понимаешь, захотелось. И примеров аналогичных да посмешнее любой припомнит. В этом смысле неон где-то на уровне стендапера из "Камеди Клаб", только не кривляется. Впрочем, сейчас не об этом, этим мало кого, право, удивишь, а о том, что по соседству с "Миром трикотажа" находится другое помещение. С вывеской "Этажи". Неточная рифма, как известно, наиболее ценна. Таким образом формируется новый тип поэзии: Вывесочная. Некие постмодернистские атрибуты сделали веянием отказ от авторства. А тут автора как такового в принципе не существует. Не назвать же авторами предпринимателей, вообразивших по строчке односложной — названию фирмы? Однако не будем утверждать. Хочется на самом деле думать, что это именно нарочно. Тяга к высокому, откуда не ждали. И в коллаборации торговцев, выдумывающих всё более и более протяжённые названия, вроде "Сотни горлышек, поющих для тебя "буль-буль" и, скажем, "Не замёрзнешь, яхонтовый, трикотаж бабуль" в ответ, возникнут целые четверостишия и даже, чем чёрт не шутит, крупные формы. Когда ещё внимателю, чтобы прочесть произведение, необходимо было пройтись, и, вероятно, неблизко? Вот тебе и спортивный тонус. Читателей вывесочной поэзии будет больше, чем у среднестатистического сетевого поэта, это понятно. Колеблюсь, уместно ли упомянуть тут Нью-Васюки, но в будущем обязательно организуют премию "Золотые вывески". И она станет самой престижной в мире поэзии, тут двух мнений быть не может. Или вот ещё что лучше. Кто-то, да пусть я, чего ломаться, напишет стихотворение, а бизнесмены будут биться за каждую его строчку, отхватить себе лакомый кусочек, и уже под неё, под строчку, направление своей деятельности подгонять возьмутся. А не наоборот. И мой стих на целый проспект продлится. А пока перед глазами только "Мир трикотажа" и "Этажи". Неужели люди, скрипя обувкой по снегу по делам земным, этого не замечают? Только птица на дереве заметила мою улыбку мимолётную. Ну вот, захлопала крыльями. Спускаемся потихоньку, резко нельзя, с небес... К веснушчатому лицу земли.
ты не любишь цветы они недолговечны согласен это скверное чувство выбрасывать увядшие цветы согласен и я долго не решался подарить их тебе а потом нарвал под горячим солнцем в поле фиолетовые белые сиреневые как можно не любить? я благодарен за тактичную улыбку твою они стояли у окна когда подумать только жираф сбежавший из зоопарка стал жевать их прямо на этаже твоём высоком понятия не имею как жирафа поймали потом может длинношеее до сих пор бегает где-то смеёшься вижу всегда нравился твой колокольчик о цветах ли я сказать хотел? из-за цветов ли это? я перебарываю гримасу боли сковавшей лицо и тоже начинаю смеяться Нервным. Смехом. Во сне.
что до меня то мне нравится когда выпадает снег что уже не тает и прохожие натягивают капюшоны дышат в шарфы а в их любопытные глазки дует северный ветер и холод не даёт им промедления когда выпадает снег что уже не тает все отдаляются замечательно жаль только что скамья в парке становится бесполезной к пониманию того вместе ли та красивая пара в летах за которую я болел теперь тут только следы птичьих лапок
Зырь: пузырь за пузырём выдувает мыльца кроха. И бродяга вратарём прыгает вокруг неплохо. Хлоп да хлоп. Ещё раз хлоп. По лицу пузырь ладошкой. Умывается холопъ! От холопа крохе вошка.
Тут было два пня от спиленных тополей и картонная коробка, а он так задумался в который раз о ситуации со вновь и вновь ускользающими очарованиями, что, когда увидел пни и подумал: "Пни", его отвлечённое, рассеянное сознание приняло это как указание к действию, и он... машинально пнул картонную коробку, и тут же запрыгал, завывая, на одной ноге, как цапля, гремя бутылками. Все слова из него вырвались. Абсолютно все. И скулёж побитого пса, и яростные вскрики шотландских стрелков гвардии Людовика ХI, многие междометия. Он поднял коробку, увидел кирпич и подумал: "Кирпич", и представил дорожный знак. И тоже принял это как указание к действию впредь. То есть без-действию.